"Прощай, оружие!”
Роман "Прощай, оружие!” — истории любви
на уровне отдельно взятых судеб, но также и повествование о поиске смысла и
уверенности в мире. Эту книгу можно считать до определенной степени
религиозной, и хотя она и не дает религиозного истолкования событий, навеяна
явно религиозной проблематикой.
Уже во второй главе романа Фредерик Генри
упоминает о человеке, который отличается от большинства своим нетипичным
поведением, словно является представителем какого-то другого человечества: "Вечером,
спустившись в город, я сидел у окна публичного дома, того, что для офицеров в
обществе приятеля и двух стаканов за бутылкой асти… Мой приятель увидел на
улице нашего полкового священника, осторожно ступавшего по слякоти, и стал
стучать по стеклу, чтобы привлечь его внимание. Священник поднял голову. Он
увидел нас и улыбнулся. Мой приятель поманил его пальцем. Священник покачал
головой и прошел мимо”.
Простое, на первый взгляд, описание на
самом деле символично. Слякоть, по которой осторожно ступает полковой
священник, — это война, в буквальном смысле, противная человеческой природе.
Вынужденный принимать в ней участие, как военнообязанный, он пытается
отгородиться от любых других соприкосновений с неприятным для него образом
жизни, и всей душой стремится домой в Абруцци, где по его выражению, и
Хемингуэй неоднократно повторяет это, всегда "ясно и сухо”.
Братья по оружию не упускают случая
посмеяться над ним или пытаются спровоцировать:
"— Священник каждую ночь сам по себе. — Капитан
сделал жест рукой и громко захохотал. Священник отнесся к этому, как к шутке.
— Папа хочет, чтобы войну выиграли
австрийцы, — сказал майор. — Он любит Франца-Иосифа. Вот откуда у австрийцев и
деньги берутся. Я — атеист.
— Вы читали когда-нибудь "Черную свинью?"
— спросил лейтенант. — Я вам достану. Вот книга, которая пошатнула мою веру.
— Это грязная и дурная книга, — сказал
священник. — Не может быть, чтобы она вам действительно нравилась.
— Очень полезная книга, — сказал
лейтенант. — Там все сказано про священников…
— Все мыслящие люди — атеисты, — сказал
майор…”
Фредерик ни в этом, ни в последующих
эпизодах не принимает участия в зубоскальстве. Между ним и священником
возникает симпатия, которую чувствуют оба: "Я улыбнулся священнику, и он улыбнулся
мне в пламени свечи”.
Священник даже предлагает ему провести отпуск
у своих родных в Абруцци Капракотте, но Генри не суждено там побывать.
"Мне хотелось поехать в Абруцци. Но я не
поехал в места, где дороги обледенелые и твердые, как железо, где в холод ясно
и сухо… Я не поехал в такие места, а поехал туда, где дымные кафе и ночи, когда
комната идет кругом и нужно смотреть в стену, чтобы она остановилась, пьяные
ночи в постели, когда знаешь, что больше ничего нет… твердо веря, что больше
ничего нет, и нет, и нет…”
Становится понятным, что Фредерик Генри
живет в мире, лишенном сверхъестественного обоснования, в мире богооставленном.
Общеизвестно откуда писатели позаимствовали это представление. Оно заимствовано
из естествознания XIX-го века. Таков и мир Хемингуэя, мир без центра.
Фредерик пытается объяснить и другим, и
себе, почему же все-таки не попал в местечко, где ясно и сухо — на родину
священника, которая становится неким символическим воплощением земли, где можно
обрести благодать, каким-то другим измерением, "другой страной”, о которой
священник никогда не забывал.
"Он всегда знал, чего я не знал и что,
узнав, всегда был готов позабыть. Но это я понял поздней, а тогда не понимал”.
То, что Фредерик узнал позднее — это
история, начинающаяся по ту сторону "истории любви”.
А пока в первой книге главный герой живет
в мире случайных и бессмысленных связей, приходя к выводу, "что больше ничего
нет”. Хемингуэй снова подчеркивает его мировоззренческую незрелость,
противопоставляя ей мировосприятие священника, который даже моложе Фредерика.
Кстати, в книге священник ни разу не назван по имени, тем самым подчеркивается,
что это фигура символическая. Очень показательна сцена в госпитале, когда
священник навещает раненого Генри. Они разговаривают:
"— Что с вами, отец мой? У вас очень
усталый вид.
— Я устал, но я не имею на это права.
— Это от жары.
— Нет. Ведь еще только весна. На душе у
меня тяжело.
— Вам опротивела война?
— Нет. Но я ненавижу войну.
— Я тоже не нахожу в ней удовольствия, — сказал
я.
Он покачал головой и посмотрел в окно.
— Вам она не мешает. Вам она не видна.
Простите. Я знаю, вы ранены.
— Это случайность.
— И все-таки даже раненый, вы не видите
ее.
Я убежден в этом. Я сам не вижу ее, но я
ее чувствую немного”.
Речь идет о войне в широком смысле этого
слова, не только между представителями разных государств или какой-то одной
страны, а о вечной войне между добром и злом для религиозного человека, о
вечной войне человека и природы, стихии внутри естественнонаучного мира для
неверующего, смотря, кто и что выбирает.
Самого Хемингуэя очень занимала эта
мысль. И он четко говорит об этом в речи на 2-ом Конгрессе американских
писателей: "…Но всякому писателю, захотевшему изучить войну, есть и долго еще
будет куда поехать. Впереди у нас, по-видимому, много лет необъявленных войн.
Писатели могут участвовать в них по-разному. Впоследствии, возможно, придут и
награды. Но это не должно смущать писателей. Потому что наград еще долго не
будет”.
Диалог Фредерика и полкового священника
продолжается, делая религиозный фон роман все более очевидным. И снова показано
их мировоззренческое неравенство:
"— Там, на моей родине, считается
естественным, что человек может любить Бога. Это не гнусная комедия.
— Понимаю.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Вы понимаете, но вы не любите Бога.
— Нет.
— Совсем не любите? — спросил он.
— Иногда по ночам я боюсь его.
— Лучше бы вы любили его.
— Я мало кого люблю.
— Вы полюбите. Я знаю, что полюбите. И
тогда вы будете счастливы.
— Я и так счастлив. Всегда счастлив.
— Это совсем другое. Вы не можете понять,
пока не испытаете”.
Оказывается и для Генри есть непознанное
в сфере чувственных восприятий. Для него острота переживания чувственного мира
достигает своей высшей точки, когда он предается алкоголю и любви. А священник
вообще отвергает такой подход: "…Неправда. Те ночи, о которых вы мне
рассказывали. Это не любовь. Это только похоть и страсть. Когда любишь, хочется
что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить”.
|